– Как мне попасть в дом? – повторила Алиса громче.

   – А стоит ли туда попадать? – спросил Лягушонок. – Вот в чем вопрос.

   Может быть, так оно и было, но Алисе это совсем не понравилось.

Алиса в Стране чудес

   Эмиссии облигаций, бунт Брайана, морганизация железных дорог и борьба одного класса против другого – все это были аспекты одного и того же движения: трансформации экономической и политической жизни через концентрацию промышленности и централизацию финансового контроля. Это привело к накоплению огромных инвестиционных капиталов, которые в Соединенных Штатах использовались для развития континента, в то время как в индустриально развитых странах Европы капиталы прорвались через национальные границы для покорения новых рынков.

   Изначально удовлетворенные продажей товаров другим народам, еще не вошедшим в орбиту капитализма, теперь индустриально развитые страны вынуждали их строить железные дороги, фабрики и разрабатывать природные ресурсы, а эти предприятия требовали большого количества капитала и техники. Монополистические объединения промышленности и финансов, обычно действующие при посредничестве крупных банков, жадно захватывали новые рынки неразвитых стран для размещения там своих товаров и капиталов. Все это сопровождалось политическим давлением и использованием военной силы. Взяв на себя «бремя белого человека» (на исключительно прибыльной основе), грубый и циничный империализм примерил на себя новую маску. Но фактически «бремя белого человека» сводилось к необходимости поддерживать «закон и порядок» в неразвитых странах для обеспечения своих прибылей.

   Империализм действует посредством экспорта капитала при поддержке дипломатии и военной силы. Вплоть до 1875 года экспортируемый капитал был в основном британским и инвестировался практически во все страны мира. Но уже в 1885 году другие европейские страны (особенно Германия, бросившая вызов Великобритании) тоже стали экспортировать свои капиталы, и началась империалистическая борьба за колонии, протектораты и другие сферы влияния, за разделение «отдаленных» участков мира между их финансовыми и промышленными интересами. Капитал обрел безудержную международную мобильность, и, куда бы он ни проникал, последствия были революционными. Он ломал старые цивилизации и традиционный образ жизни, заставляя дикарей становиться «цивилизованными» за короткие промежутки времени. Такой экспорт капитала содействовал промышленному процветанию Европы и привнес новые виды комфорта для определенных групп населения в землях, куда ему удалось «проникнуть», но одновременно он принес с собой нищету и ужасные страдания для простых людей, колониальные войны и резню, варварское порабощение, империалистические захваты и эксплуатацию «отсталых» народов. В то время как мир постепенно объединялся в огромный союз путем развития международных промышленных и финансовых отношений, соперничество империалистических держав за экспорт капиталов неминуемо приводило к вооруженным конфликтам. Европа самодовольно соглашалась с «ограниченными колониальными войнами» против «отсталых народов», мечтая даже о всеобщем мире, в то время как эти «ограниченные войны» подготовили великую катастрофу 1914 года…

   «Дж. С. Морган и К°» активно участвовала в экспорте британского капитала. Когда в 1890 году Барингзы разорились из-за спекулятивных инвестиций в аргентинские ценные бумаги, «Дж. С. Морган и К°», так же активно как и Английский банк, старалась не дать этому краху перерасти в панику. Фактически общественное мнение Британии высоко ценило вклад «Дж. С. Морган и К°» в «спасение финансового мира от последствий аргентинского коллапса». В тот раз британский капитал без оглядки хлынул в Аргентину в больших объемах, и мошенничество затронуло многие ценные бумаги. В 1889 году в Аргентине случился неурожай пшеницы, за которым последовала революция и финансовая паника. Правительство обложило налогами доходы и депозиты частных банков, а также доходы всех иностранных предприятий в Аргентине. Когда это коснулось интересов некоторых американских предприятий, американский посланник выпустил ноту протеста. Но большая часть инвестированного капитала была британской, и Британия использовала финансовое давление, чтобы заставить правительство Аргентины согласиться на ее условия. Тогда Аргентина отменила эти неприятные налоги и вместо этого повысила налоги на все жизненно необходимые для простого народа товары. Более того, правительство приостановило выплату аргентинского национального долга, главным образом иностранного, и отменило гарантии по железным дорогам, принадлежавшим британским инвесторам. После долгих и тяжелых переговоров и оказанного давления «Дж. С. Морган и К°» урегулировала этот вопрос. Решение было одобрено Аргентинским комитетом, председателем которого был Ротшильд. Железным дорогам вернули их гарантии, а национальный долг Аргентины был рефинансирован посредством займа в семьдесят пять миллионов долларов, организованного «Дж. С. Морган и К°» под шесть процентов, хотя большая часть рефинансированных облигаций предусматривала гораздо меньший процент, порой вплоть до трех с половиной.

   (В разгар подготовки этих сделок Джуниус Спенсер Морган погиб в Монте-Карло в 1890 году в дорожной катастрофе. В доме Морганов не произошло практически никаких изменений, так как Дж. Пирпонт Морган уже многие годы управлял всеми делами дома.)

   Империализм запятнал себя не только кровью «отсталых народов», но и финансовыми махинациями и воровством. Среди империалистических скандалов можно назвать аферу с «Панама кэнл компани», которую продвигали французские финансисты после того, как построенный ими же Суэцкий канал стал британской собственностью благодаря манипуляциям Дизраэли. С самого начала дела «Панама кэнл компани» сопровождали шантаж, коррупция и воровство. Чтобы заставить людей делать вложения, использовались мошеннические методы, акции распространялись нелегально, и подкупались все, кто мог оказать положительное или отрицательное влияние на это предприятие, – министры, законодатели, рядовые политики, журналисты, банкиры и дипломаты. Людей, которых невозможно было подкупить, шантажировали взятками. Мошенничество со строительством было просто неимоверным, в то время как финансисты, которые продвигали это предприятие, получали сказочные прибыли. Если изначально стоимость строительства оценивалась в сто четырнадцать миллионов долларов, фактические расходы вскоре достигли четырехсот миллионов, когда строительство канала было завершено лишь на одну треть.

   Затем произошло банкротство, и в 1893 году разразился публичный скандал. Рухнули многие политические и финансовые репутации (а Джорджу Клемансо чуть не пришлось уйти из общественной жизни).

   Американская общественность выступала против строительства канала иностранными капиталистами и под контролем иностранного правительства, особенно французского, учитывая его мексиканские злоключения во время Гражданской войны. Президент Резерфорд Б. Хейс настаивал на том, что любой канал через Панамский перешеек должен находиться под американским контролем, и конгресс согласился с ним. Было несколько предложений и даже одна попытка строительства американского канала через Никарагуа, но все они не получили дальнейшего развития. Правительство не предпринимало никаких действий, хотя его оппозиция была очевидной. Учитывая такое отношение американцев, французская «Панама кэнл компани» с помощью парижского «Селигман Фрер» организовала Американский комитет в «защиту интересов» данного проекта в Соединенных Штатах. В нем участвовали Дж. Пирпонт Морган, Джесси Селигман и Чарльз Ланьер (из «Уинслоу, Ланьер и К°», инвестиционного дома, тесно сотрудничавшего с «Дж. П. Морган и К°»). «Дж. и У. Селигман и К°» была американским агентом компании канала, выполняла все закупки и другие трансакции, а задача комитета сводилась к оказанию влияния на мнения общественности и правительства. За такую услугу каждый член комитета получил по четыреста тысяч долларов. При бывшем президенте Гранте банкиры отклонили такое предложение, вынудили Р.У. Томпсона уйти с поста министра ВМС и занять пост председателя Американского комитета за двадцать четыре тысячи долларов в год, чтобы лоббировать эту тему в конгрессе и на сессиях его комитета по иностранным делам. Эту сделку расследовала специальная комиссия конгресса, председатель которой пытался выяснить, почему для этого был избран именно Томпсон.

   Паттерсон. Почему господин Томпсон был избран председателем? Он же не является крупным финансистом, не правда ли?

   Селигман. Нет, но он выдающийся государственный деятель и адвокат.

   Паттерсон. Но вы же предлагали этот пост генералу Гранту. Он был великий воин, общественный идол, но отнюдь не великий юрист, финансист или государственный деятель. Не так ли?

   Селигман (улыбаясь). Ну…

   Гири. На этот счет могут быть различные мнения.

   Селигман. Генерал Грант был моим старым другом, и я всегда полагаюсь на своих друзей.

   Признавшись, что он знает об отрицательном отношении американцев к «Панама кэнл компани», Селигман сказал:

   «Комитет, состоящий из авторитетных людей, связанных с компанией канала, мог бы способствовать изменению общественного мнения американского народа».

   В этом и заключалась единственная цель Американского комитета – повлиять на отношение людей. Дж. Худ Райт, один из наиболее активных партнеров дома Морганов, свидетельствовал о том, что «Дрексел, Морган и К°» не имела ничего общего с проводившимися компанией канала закупками, расходами или другими банковскими операциями, хотя и помогла Селигманам купить (построенную американцами и принадлежавшую им) «Панама рэйлроуд» для французской компании.

   Паттерсон. А не использовалось ли моральное и деловое влияние этих трех крупных банкирских домов в поддержку данного предприятия?

   Райт. В каком смысле?

   Паттерсон. В смысле воздействия на общественное мнение в Соединенных Штатах.

   Райт. Вполне возможно.

   Паттерсон. Разве этого не было достаточно, в широком смысле, для склонения общественного мнения в пользу «Панама кэнл компани»?

   Райт. Я не готов ответить на этот вопрос.

   Протесты против поддержки Морганом и другими американскими банкирами французского проекта строительства канала через Панамский перешеек были вызваны тем, что это шло вразрез с доктриной Монро. Изначально предусматривавшая предотвращение территориальной экспансии Европы в Америку, теперь эта доктрина преследовала другую цель: экономическое доминирование США в Латинской Америке. Манипулируя тарифами, Соединенные Штаты старались установить свой контроль за торговлей Латинской Америки, и на первом Панамериканском конгрессе в 1889 году предлагалось создать таможенный союз обеих Америк (направленный, прежде всего, против европейской торговли), который Латинская Америка отвергла. В споре с Великобританией по поводу Венесуэлы президент Гровер Кливленд много сделал, чтобы придать империалистический характер доктрине Монро, которая, по его утверждению, означала, что Соединенные Штаты являются сувереном на американских континентах и вправе устанавливать там свои законы.

   Во время этой дискуссии по поводу Венесуэлы, в которой бизнес и пресса в основном поддерживали Кливленда, финансовое сообщество занимало выжидательную позицию. Опасность войны никто не принимал всерьез. Вспоминая о недавних гонках, в которых британские яхты проиграли, лондонские банкиры так телеграфировали на биржу Нью-Йорка: «Когда наши боевые корабли войдут в гавань Нью-Йорка, надеемся, что ваши экскурсионные катера им не помешают».

   На что биржа Нью-Йорка ответила:

   «Следует надеяться, что ваши военные корабли лучше, чем ваши яхты».

   Но когда опасность войны усилилась и биржа обвалилась, протесты финансистов стали более активными. Моргана «возмутил» ультиматум Кливленда британцам.

   «Труд всей моей жизни, – говорил он, – теперь подвергается опасности уничтожения. Я старался построить такие доверительные отношения между Соединенными Штатами и денежными рынками Европы, чтобы их капитал в больших объемах поступал для удовлетворения наших нужд, а теперь возникшая опасность может перекрыть этот источник».

   В 1895 году Дж. Пирпонт Морган был явно не в курсе «имперского предназначения» Америки и рассматривал международные отношения исключительно с финансовой точки зрения. Соединенные Штаты все еще зависели от иностранного капитала, и, по мнению Моргана, не следовало делать ничего, что могло бы помешать данному импорту.

   Войны так и не произошло, а доктрина Монро, несмотря на ее империалистическую интерпретацию Кливлендом, осталась в основном экономической заявкой на будущее.

   И все же проблемы мировой власти хоть и слегка, но интересовали Моргана. В 1896 году он был связан с Дж. А. Скримзером в проекте по прокладке кабеля через Тихий океан. Скримзер организовал «Мексикен телеграф компани» и опутал сетью телеграфных и кабельных линий Южную Америку, активно конкурируя в этом с Британией. Президент Грант настаивал на прокладке тихоокеанского кабеля, но Сайрус У. Филд и другие отвергли этот проект. Выражая интересы правительства, вице-адмирал Дэвид Д. Портер писал Филду, что путь через Сандвичевы острова был предпочтительней, так как «я нисколько не сомневаюсь в том, что вскоре они станут частью Соединенных Штатов. – И добавил: – Совершенно очевидно, что такое преимущество свободной коммуникации поможет нашим людям в борьбе за превосходство в Китае… и принесет процветание и власть нашей успешной стране».

   В 1891 году сенат внес законопроект о ежегодных субсидиях в размере двухсот тысяч долларов для прокладки кабеля из Сан-Франциско до Гавайев, а оттуда в Японию и Новую Зеландию, но Белый дом отклонил этот закон. В 1896 году Скримзер и Морган организовали «Пасифик кейбл компани» с капиталом в десять миллионов долларов. Компанию Скримзера – Моргана поддерживало мощное лобби, оказывавшее значительное влияние на конгресс. Когда же его спросили, почему правительство должно субсидировать этот проект, Скримзер ответил: «Нам придется вторгнуться в область, которая уже оккупирована английскими компаниями».

   «Пасифик кейбл компани» получила франшизу от правительства Гавайев, которая требовала одобрения Госдепартамента, но госсекретарь Хей это не одобрил, и весь план был оставлен.

   Хотя Соединенные Штаты все еще импортировали капитал, страна уже стала развивать и его экспорт, расширение которого означало зарождение империализма. В 1898 году американские инвестиции в Мексику, Кубу и Карибы составили триста пятьдесят миллионов долларов. Американский бизнес начал осваивать другие страны. В 1877–1882 годах превалировал «энтузиазм» вложения инвестиций в мексиканские железные дороги. Американские промоутеры добились концессий на пять тысяч миль, а некоторые из уже построенных дорог Мексики стали продолжением юго-западной системы^{12}. «Мексикен сентрал», крупнейшая из железных дорог, представляла собой совместную американо-британскую собственность. Продвижением «Мексикен интернэшнл» занимался Коллис П. Хантингтон. Отдельные американские инвестиции вкладывались в шахты, железные дороги и плантации, разбросанные по всей Латинской Америке, что сопровождалось значительным манипулированием местными правительствами, политиками и военными. «У.Р. Грейс и К°» обеспечила себе концессии в шахты и железные дороги в Южной Америке. «Америкен фрут компани» построила свою империю в Центральной Америке, создавая плантации, железные дороги, склады и корабли, а американский концерн «Сан-Доминго импрувмент компани» выкупил долг доминиканского правительства одной голландской компании на восемьсот пятьдесят тысяч долларов. Это стало первым экономическим холдингом в Санто-Доминго, который впоследствии закончился американской оккупацией. А «Стандард ойл», естественно, торговала бензином и делала инвестиции по всему миру.

   Экспорт американского капитала был еще довольно разрозненным, поскольку производился независимыми и изолированными предпринимателями и не имел формы организованного перемещения финансовых средств. Соответственно на колониальные территории не было никаких посягательств (к тому же американский капитализм все еще был занят индустриализацией своей собственной континентальной территории).

   Еще до Гражданской войны южные штаты выступали за территориальную экспансию на Карибы, чтобы укрепить свою рабовладельческую систему, и с этой целью спровоцировали войну с Мексикой. Они предлагали купить Кубу, но этот проект отвергла Испания и порицал Север. После Гражданской войны территориальная экспансия считалась рабовладельческой, и это предубеждение не могли преодолеть ни декларации У.Г. Сьюарда о «Божьем промысле», ни империалистические планы президента Гранта. Более того, в значительной степени энергия национального империализма пошла на покорение собственного Запада. Но прогресс производства вызвал необходимость расширения экспорта, и иностранные рынки обрели новое значение. У конкретных корпоративных предприятий, таких как «Стандард ойл» и «Америкен фрут компани», имелись большие международные интересы. Иностранные инвестиции Америки, хоть и небольшие, сконцентрировались на Карибах и имели там большое влияние. Стремление Европы к освоению новых рынков, незамедлительное и мощное, неминуемо затронуло американскую политику, тем более в тот период, когда страна стала приближаться к промышленной зрелости. Приняв на себя «бремя белого человека», Соединенные Штаты начали войну с Испанией.

   Результат испано-американской войны оказался двояким: она консолидировала власть плутократии и ускорила развитие американской колониальной империи. Справиться с Испанией оказалось так же просто, как поймать муху в солнечный летний день^{13}. Война пробудила империалистические амбиции. Куба была оккупирована и превращена в американский протекторат, Пуэрто-Рико аннексирована. Это обеспечило гегемонию Америки на Карибах. Американские банки быстро освоили эти острова. Затем возник спор по поводу Филиппин, за чем последовала война между филиппинцами и американцами, которые раньше совместно сражались против испанцев. Филиппинцы требовали независимости, а президент Маккинли заверял, что решил этот вопрос по-своему: «Я опустился на колени и стал молить всемогущего Бога дать мне просветление и направить меня. И вот однажды ночью меня осенило – возьми их всех, просвети филиппинцев, обучи их и сделай цивилизованными христианами».

   Но тот же Маккинли говорил и такие вещи: «Новые рынки – это то, что нам необходимо, и если торговля последует туда, где развевается наш флаг, то, похоже, мы скоро их получим».

   Филиппины были аннексированы так же, как Гавайи, Пуэрто-Рико и Соломоновы Острова. В течение года Соединенные Штаты создали колониальную империю размером сто семьдесят тысяч квадратных миль и с населением двенадцать миллионов человек (включая Кубу). Любопытно, что всего лишь за пять лет до этого Кливленд отказался санкционировать аннексию Гавайев!

   Ближний Восток также был привлекателен для торговли и инвестиций, и финансовые интересы подталкивали к территориальной аннексии.

   «Как база для коммерческих операций, – заявлял Фрэнк А. Вандерлип, впоследствии президент банка «Нэшнл сити», – Филиппины, похоже, имеют огромное значение, как часовые Тихого океана, охраняющие ворота, ведущие к торговле».

   «Банковский журнал» писал: «Расширение американской территории придаст новый импульс развитию банковского дела и множества других предприятий». Азия тоже открывала заманчивые перспективы для торговли и инвестиций. Угроза раскола Китая и его раздела на сферы влияния между европейскими странами и Японией подтолкнула Соединенные Штаты объявить о политике «открытых дверей» (при этом плотно заперев двери Филиппин и Карибов). Изначально политика «открытых дверей» означала свободу торговли, но потом ее понятие расширилось и включило в себя также и свободу инвестиций. «Совершенная изоляция» США была наконец сломлена американскими войсками, которые при поддержке войск других стран подавили боксерское восстание в Китае.

   Все эти события происходили параллельно бурному развитию и процветанию бизнеса. После четырех лет застойной депрессии в 1897 году возобновилась деловая активность, чему способствовали богатые урожаи в Америке и неурожаи за границей. Цены на предметы потребления и акции стали расти. Война с Испанией стимулировала производство, приумножив потребности в вооружениях и припасах. Особенно процветала металлургическая промышленность, за два года производство увеличилось на сорок девять процентов. Экспорт расширялся, и Европа задумалась о защите своих рынков от вторжения американских производителей. Число банкротств деловых предприятий снижалось, а промышленных объединений – бурно росло. Рост цен стимулировал бизнес. Резервы и прибыли банков расцветали, как зеленое дерево весной. Начался разгул спекуляции, способствовавший концентрации богатств^{14}. Появились легкие деньги. Происходило накопление огромного инвестиционного капитала и американских кредитов на денежных рынках Европы. А затем, впервые, Соединенные Штаты предоставили значительные займы другим странам.

   Занимая ведущее место в американских финансах и их международных подразделениях, дом Морганов, естественно, лидировал в этом новом деле кредитования заграницы американскими деньгами. В 1899 году «Дж. П. Морган и К°» вела переговоры о погашении всего мексиканского долга в сто десять миллионов долларов. Хотя в мексиканскую нефть, шахты и железные дороги было инвестировано значительное количество американских денег, иностранный долг принадлежал исключительно Европе, и его большая часть была начислена мексиканскому правительству вымогательскими методами. В синдикат Моргана вошли «Дж. С. Морган и К°» и «Дойче банк» (который становился ведущей финансовой силой германского империализма, активно боровшегося за продвижение национальных товаров, за концессии, сферы влияния, и финансировал строительство железной дороги Берлин – Багдад). По мнению финансистов того времени, «поразительной чертой этого погашения было то, что его предпринял американский банкирский дом, «Дж. П. Морган и К°», и то, что эти банкиры представляли наиболее крупные американские и европейские финансовые интересы». Но был и еще один удивительный момент – это решение Порфирио Диаса, бессменного президента Мексики, заключить альянс именно с американскими финансистами, чья поддержка имела большое значение для сохранения его деспотического режима.

   Прибыли от иностранных облигаций были выше, чем по облигациям Соединенных Штатов, и инвесторы охотно подписывались на них. Швеция получила заем на десять миллионов долларов через «Нэшнл-парк банк», а Германия – на двадцать миллионов через «Кун, Лоеб и К°». Помимо этого, проходили займы помельче в Латинскую Америку, а также займы на десять миллионов долларов европейским городам. В 1900 году синдикат, образованный банком «Нэшнл сити», провел эмиссию ценных бумаг на двадцать пять миллионов долларов для российского правительства, обеспеченных закладной на железную дорогу, которая строилась в нефтедобывающих регионах для улучшения распределения нефтепродуктов. В этом деле «Стандард ойл» выражала далекоидущие международные интересы, а банк «Нэшнл сити» действовал как агент этой компании.

   Империалистическая война Британии против буров создала «новую ситуацию» с британскими займами на американском денежном рынке. В 1900 году «Дж. П. Морган и К°» провела заем на пятнадцать миллионов долларов для британского правительства, спустя несколько месяцев еще один на двадцать восемь миллионов (американские инвесторы обеспечили четыре миллиона долларов непосредственно в Лондоне), еще один на сто миллионов в 1901 году, а затем и еще один на восемьдесят миллионов долларов. Подписка на все эти займы превышала предложение. Неожиданно упорное сопротивление буров добровольной ассимиляции в интересах владельцев шахт и вопреки мечтаниям Сесила Родса об империи (на выгодных финансовых условиях) легло тяжелым грузом на британское казначейство, в результате чего одна пятая часть расходов на войну финансировалась из американских займов, организованных домом Морганов.

   Все эти иностранные займы, особенно займы Моргана Великобритании, приветствовались как «значимый показатель продвижения Нью-Йорка в сторону лидирующего положения на мировых денежных рынках». На одном из совещаний Ассоциации американских банкиров в 1900 году (среди присутствовавших был президент Национального коммерческого банка, созданного Морганом) один из выступавших сказал под всеобщее одобрение: «Все эти события способствовали тому, что Нью-Йорк вошел в число международных денежных рынков, и поставили вопрос о том, не перейдет ли звезда финансового превосходства на запад, с Ломбард-стрит в наш собственный главный город».

   Американские займы Британии совпали с другими событиями, которые сделали Дж. Пирпонта Моргана объектом всеобщего любопытства и почитания. Его стали воспринимать как финансового гения, который одновременно выдавал займы другим странам, организовывал сталелитейный трест, закупал британские корабли для организации еще одного треста, приобретал европейские произведения искусства и почти на равных общался с королями. Аппетит этого человека явно был неутолим, как у Гаргантюа! В глазах европейцев Морган олицетворял «американскую угрозу» промышленности и искусству Старого Света, а англичане печально задавались вопросом: «Когда же он остановится?», но при этом все восхищенно причмокивали.

   «Великий человек, этот Дж. П. Морган! – отозвался о нем сенатор Марк Ханна. – Невозможно сказать, когда он остановится. Я не удивлюсь, если услышу, что он создал синдикат для покупки самой Британской империи. Пока он находится там, всякое может произойти».

   Но помимо вызывавшей восхищение «морганизации Европы» были и другие факторы финансовой экспансии. Оставался неприятный аспект колониальной войны, которую американские войска вели на Филиппинах и которую финансовая общественность воспринимала как расплату за «бремя белого человека», а «Банкирский журнал» самодовольно заявлял: «Страны, граждане которых имеют большие интересы за границей, неминуемо будут сталкиваться с многочисленными трудностями, что иногда можно решить дипломатическим путем, но зачастую – только с применением силы. Использование армии, естественно, заканчивается тем, что называют захватом… Соединенные Штаты, ставшие поставщиком своих избыточных ресурсов, должны использовать методы, которых требует подобное развитие событий, так как они имеют превосходство над другими народами».

   Тем не менее такое империалистическое самодовольство не разделялось всем американским народом. Многие еще помнили традиционную американскую политику (когда Соединенные Штаты еще не были кредиторами других стран и колониальной державой), направленную на поддержание международной свободы и борьбы угнетенных народов против их угнетателей. Стыдясь жестокой колониальной войны, эти американцы, придерживавшиеся устарелых идеалов, отказывались признать тот факт, что империалистическая нация в период своего становления не может позволить себе быть слишком разборчивой, так же как и магнаты промышленности и финансов. Война против Филиппин означала исполнение «Божьего имперского промысла», и нечего по этому поводу печалиться!

   Империализм и Филиппины разделили с трестами честь стать лозунгами в президентской кампании 1900 года. Уильям Дженнингс Брайан выступал за антиимпериализм, хотя сам же и предотвратил возможный отказ от аннексии Филиппин, склонив несколько сенаторов-демократов проголосовать за нее. В ответ на заявление о том, что колониальная экспансия противоречит конституции, один из генералов ответил: «Мы переросли нашу конституцию… и об этом даже не стоит говорить».

   А Верховный суд урегулировал эту проблему, объявив экспансию «конституционной». Оппозицию Брайана империализму перевешивал тот факт, что бизнесмены, как демократы, так и республиканцы, включая производителей хлопка с Юга, жаждали новых рынков. Оппозиция демократов империализму была недальновидной, характерной для идеологии мелких предпринимателей, которые не видят дальше своего носа, возражают против империализма в Азии, но благосклонно относясь к нему рядом со своим домом – на Карибах. Так антиимпериализм был уложен на лопатки. По сравнению с кампанией 1896 года данная предвыборная кампания обошлась без злобных нападок при решении классовых антагонизмов. Испано-американская война остудила классовые столкновения, «примирила» Восток и Запад и, по мнению финансистов, «открыла эру национального взаимопонимания». Бизнес процветал, пользуясь высокими ценами, фермеры избавились от радикальных взглядов, Марк Ханна удовлетворял рабочих декларациями о «полной тарелке к обеду», а широкая публика предпочитала, чтобы ее не тревожили. В результате Брайан был побежден.

   1890–1900 годы представляли собой переходный период, во время которого концентрированный капитализм и финансы обрели власть, усиленную колониальной экспансией и неоспоримой победой республиканцев на президентских выборах.

   Финансовое превосходство, однако, так и не перешло к Нью-Йорку. Иностранные займы практически перестали поступать в Соединенные Штаты, а экспорт капитала в основном принял форму прямых инвестиций американского бизнеса в Канаду, Латинскую Америку и Азию для создания предприятий, принадлежавших американским корпорациям, особенно в области нефти, угольных шахт и других естественных ресурсов. Активный империализм ограничивался Карибами и Филиппинами, хотя и бросал вызов Европе в Китае, готовясь к будущему. Вместо того чтобы превратить Нью-Йорк в денежный рынок мира, американские финансы под предводительством банкирского дома Морганов продолжили консолидацию, объединение и рекапитализацию промышленности, подводя прочную основу под концентрацию промышленности и финансовый контроль за ней.