Дуглас Смит.   Работа над диким камнем: Масонский орден и русское общество в XVIII веке.

Масонское пространство

...и тот в чувстве радостного отличия своего отдалясь от толпы мира, сказать может: я доволен.

В одном масонском документе говорится:

Масонство видит во всех людях братьев, которым оно открывает свой храм, чтобы освободить их от предрассудков их родины и религиозных заблуждений их предков, побуждая людей к взаимной любви и помощи. Оно никого не ненавидит и не преследует, и цель его может определиться так: изгладить между людьми предрассудки каст, условных различий происхождения, мнений и национальностей; уничтожить фанатизм и суеверие ... споспешествовать всеми силами общему благу и сделать таким образом из всего человеческого рода одно семейство братьев, связанных узами любви, познаний и труда1.


Как видно из этих строк, любовь к ближнему была одной из главных заповедей масонской этики. Так, «Общие законы свободных каменщиков» повелевали иметь «искреннюю любовь ко всем людям»; «Истолкование Устава, или правил» гласило: «Всякое существо страждущее и воздыхающее имеет священное над тобою право». Там же приводилось «золотое правило»: «Люби ближнего своего как самого себя». Истинный масон не признавал разделявших человечество границ и везде чувствовал себя как дома: «Вселенная есть отечество каменщика, и из принадлежащего человеку для него нет ничего чуждого»2.

Давно отмечено, что эти лозунги имели в предреволюционной Европе вполне актуальное политическое звучание и фактически обозначали протест против традиционных государственных и религиозных институтов. Тем не менее нельзя усматривать в масонских декларациях осуждение любых форм социального неравенства. Евангельские заповеди не мешали вольным каменщикам приписывать себе превосходство над непосвященными; поэтому и двери ордена никогда не были открыты для всех желающих. Приходится признать, что, несмотря на «искреннюю любовь ко всем людям» и своеобразный духовный космополитизм, вольные каменщики утверждали собственные принципы иерархического членения общества.

В основе масонской схемы социального устройства лежало противопоставление ордена всему, что находилось за его пределами. Как мы уже видели, в XVIII веке масонские ложи представляли собой одну из многочисленных форм функционирования новообразовавшегося гражданского общества; в этом смысле организация вольных каменщиков стоит в одном ряду с салонами, студенческими кружками и экономическими ассоциациями. Своеобразие ордена обусловливалось избранной им моделью взаимоотношений с внешним миром. Согласно концепции масонов, орденские ложи служат островками добродетели в мире, исполненном грехов и пороков. В «Истолковании...» говорится, что изначальное равенство исчезло, когда одни люди подчинили себе других3. Ложи не должны были быть «в обществе заключенными и неизвестными; но когда насилие, хитрость и злость преодолели», праведники вынуждены были скрыться и учредить тайное братство4. Остальных людей масоны именовали «профанами» или «непросвещенными». Считалось, что они живут в плену своих страстей и заблуждений, и каждый из них являет собой «дикий камень». Вместе они образовывали «толпу ... профанских, в тме бродящих»5. Сталкиваясь с «естественным, неочищенным человеком», вольный каменщик обязан «подать ему собою хороший пример, и не должен никогда его презирать»6. Нравственное превосходство должно было сделать масона «почтенным в глазах непосвященных»7.

Принципы, управлявшие деятельностью лож, совершенно исключали их из греховного и суетного мира. Масонская ложа служила «убежищем добродетели» и школой истины. Она представляла собой «величественное здание, определенное для укрепления весьма ослабленных союзов человечества и нравственности»8. Само пространство ложи становилось сакральным; уставы запрещали устраивать масонские собрания «в трактире или в другом каком-либо публичном месте» и обсуждать дела ордена «в публичных собраниях, или на улицах»9. Итак, братство вольных каменщиков было жестко отделено от остального общества. Не отвергая его законов, масоны не позволяли им действовать внутри лож. «Общие учреждения свободных каменщиков» гласили: «Но берегись вводить в храмах наших льстивыя отличности, нами непринимаемыя, остави твои достоинства и знаки любочестия за дверями а входи к нам с сопутницами токмо твоими, с добродетелями. Какое бы твое светское звание не было, уступи в ложах наших добродетельнейшему, просвещеннейшему»10. «Общие законы свободных каменщиков» предписывали: «Уважай законные степени общества: в храмах наших мы не знаем никаких, кроме тоя, которая есть между добродетелию и пороком. Берегись вводить какую либо светскую отмену, могущую нарушить равенство, и не стыдись пред посторонними людьми честного человека, которого ты лобызал как брата между нами»11.

Тем не менее надо отметить, что, подобно многим другим обществам, масонский орден принимал в свои ряды только людей образованных и обеспеченных, а для «черни» его двери были закрыты. «Магазин свободно-каменьщической», собрание масонских «речей ... песен, писем ... и других ... кратких писаний», выходившее в 1784 году, утверждает следующее: «Подло и несправедливо судить о масонских ложах как о слабой и несмысленной черни. ...ложи Каменщиков никому, кроме черни, не затворены. Заключая двери свои от слабых, злых и порочных, отверзают они их без различия мужам заслуженным и знатным, а особливо добродетельному»12. Согласно орденским правилам, лица, не обладавшие личной свободой (например, крепостные), могли допускаться в ложи только на правах прислуживающих братьев13.

Кроме того, в орден, изначально представлявший собой исключительно мужскую организацию, не принимались женщины (за несколькими важными исключениями). Обосновывалось это тем, что женщина отвлекала бы каменщиков и ослабляла бы соединявшие их братские узы. Новопосвященным братьям сообщалось: «Правда, здесь в собраниях наших мы присутствия их лишаемся, дабы приманчивая их красота не учинила нас соперниками, и не произвела ревности и раздора»14.

Это рассуждение исходит из представления о слабости человека, не позволяющей ему преодолеть телесное влечение к женщине и вынуждающей его ради духовного спокойствия отказываться от женского общества. Подобный взгляд выражен и в других масонских текстах. Так, в одной песне говорится: «Признай, и будь согласна с нами, / Ты нежная любовь, / Что ты владеешь над сердцами, / Вспаляя нашу кровь»15. Кроме прочего, здесь можно увидеть извечный мужской страх перед женщиной, способной совратить человека с истинного пути. В той же песне говорится, что, если бы Самсон был вольным каменщиком, он никогда не поддался бы на обман Далилы. Из этого, однако, легко заключить, что масоны не столько боялись невинных женских чар, сколько подозревали женщин в сознательной злонамеренности.

Отсюда проистекает и другое объяснение данного запрета. В некоторых масонских сочинениях утверждается, что женщина непригодна для масонской деятельности. В 1781 году Новиков поместил в «Московском ежемесячном издании» перевод анонимной речи, произнесенной, по всей видимости, в какой-то английской ложе. Там говорилось: «По окончании упражнений соединяемся для излияния веселия сердец наших без всякого притворства. Здесь нет между нами ни болтунов, ни клеветников, или злословящих; работа наша посвящена тишине. А посему и можем мы сказать в фигуральном смысле: она производится в тайных местах, в которых никогда не поет петел, глас раздору не достигает в оныя; а шум, крик и необузданный гнев женщин никогда не слышится»16. Согласно этому тексту, женщины неспособны к духовному просвещению и перерождению.

Осмелимся утверждать, что положения масонских уставов, запрещавшие женщинам участвовать в ордене, соответствовали более или менее бессознательному желанию мужской части русского общества противостоять резкой социальной экспансии женщин в послепетровские времена. Однако доказательств этому почти нет. В документах вольных каменщиков (уставах, описаниях ритуалов, письмах и речах) истинные масоны противопоставляются не столько женщинам, сколько другим мужчинам. Расстояние, отделяющее масона от женщины, может быть преодолено; между вольным каменщиком и непосвященными лежит пропасть. В одной адоптивной ложе, объединявшей мужчин и женщин, бытовала такая песня: «Дружба среди обычных людей — просто тень или одеяние. У нас это чувство, крепкое и искреннее»17.

Интересно и символическое соотношение масонских лож с традиционными государственными и религиозными институциями. Вольные каменщики не отрицали необходимости этих институций; считалось, однако, что они не способны предоставить всех знаний и навыков, нужных для духовного самосовершенствования. Перед посвящением в орден кандидата спрашивали, искал ли он добродетель в «религии и гражданских узаконениях»18. Желавший вступить в орден как бы признавал, что «мирские» институции не способны помочь ему в его духовных исканиях. Таким образом, орден оказывался главным, если не единственным, прибежищем мудрости и добродетели. Сами масоны именовали себя «всемирным сообществом добродетельных душ» и «высокопочтеннейшим братством»19.

Автономность ордена подчеркивалась и семиотическими средствами. Был выработан так называемый «масонский язык» — ряд слов и оборотов (вроде метафоры «дикого камня»), складывавшихся в устойчивую систему эзотерического словоупотребления20. Кроме того, существовал набор масонских иероглифов, а также специальные жесты (в том числе знаменитые рукопожатия), помогавшие братьям опознать друг друга вне ложи. При этом каменщики не боялись привлечь к себе внимание; масонские знаки должны были наглядно показать непосвященным символическую границу между суетным миром и тайным братством истинных праведников21.

Принимая в орден нового члена, масоны прежде всего заботились, чтобы он не мог своим поведением скомпрометировать братство. В одной из уставных грамот прямо говорилось: «Ищущий, на котораго жалоба была всенародна, или перед судом, в том, что он особливые мнения в чистом христианском учении имеет, или таковой, о котором идет слух, что он учинил грубые и бесчестные преступления, или человечные пороки, тот исключается из ордена и чрез единой черной бал». От кандидата требовались доказательства «доброго его жития» и хороших «качеств»22. В августе 1783 года чиновник Иван Ашитков, которого Иван Херасков рекомендовал ложе Золотого ключа в Перми, заслужил единогласное одобрение братьев благодаря «доброму своему поведению»23. Этот критерий был настолько важен, что вольные каменщики иногда пренебрегали возрастным ограничением (запрещавшим принимать в орден сыновей масонов до 21 года, а всех остальных до 24) ради кандидатов «мужественного и благонравного поведения»24. Даже шведская система, введенная в России в 1770-х годах и уделявшая большое внимание происхождению братьев, признавала все-таки, что личная добродетель важнее благородного рождения. Так, князь А.Б. Куракин, рекомендуя в 1777 году вышестоящим братьям в Стокгольме одного английского купца, писал: «...хотя г. Егер состояния не знатного ... добронравие его всем известно и ... он может в том нам поспособствовать, чтобы английскую ложу, более прочих здешних лож благоустроенную, к себе преклонить, коей и члены весьма почитаются и братству много чести доставят»25.

Основные положения масонской этики сформулированы в песне, пользовавшейся популярностью среди русских братьев:

Если честности кто знает,
Всегда правду наблюдает,
Притом скромен любит жить,
Тот масоном может быть.
Кто друзей не облыгает
И законы дружбы знает,
Тщится правдой с другом жить,
Тот масоном может быть.
...
Тот, кто бедным помогает
И от бед их защищает,
Добродетели хранит,
Тот масоном может быть26.

Процедура принятия в масоны символически оформлялась как переход из хаотичного и суетного мира в братство праведников и обладала всеми чертами инициационных обрядов, обозначающих, по словам Мирчи Элиаде, «коренную перемену онтологического состояния или общественного статуса»27. Мекленбургский дворянин и влиятельный масон барон Г.Я. Шредер, поступивший в начале 1780-х годов на русскую службу, писал в своих записках, что из всей его жизни только три события достойны упоминания — рождение 8 июля 1757 года, вступление в ложу Трех звезд в Ростоке 17 февраля 1776 года и посвящение в мастерскую степень 8 апреля 1778 года — «важный год в моей истории»28. Крайний случай в этом смысле представляет собой судьба И.М. Стражева. Это был крепостной М.И. Веревкина, принятый при содействии своего господина в могилевскую ложу Геркулеса в Колыбели и получивший фамилию по отправлявшейся им масонской должности стража. Затем Стражев получил вольную и занялся торговлей в Витебске; для него вступление в орден в буквальном смысле стало началом новой жизни29.

Вступительный ритуал метафорически воспроизводил духовный путь человека, пришедшего к масонству30. Сначала будущего масона вели в тесную и темную каморку — «темную» или «черную храмину», символизировавшую непросвещенный мир. Там человека оставляли в одиночестве и с повязкой на глазах, обозначавшей «естественную нашу слепоту и невежество». Лишенный возможности воспринимать окружающее, он должен был «взор свой обратить внутрь себя»31. Кроме того, новоиспеченный масон снимал с себя верхнюю одежду и отдавал все имевшиеся у него металлические предметы (деньги, драгоценности, медали), обозначая тем самым отказ от «льстивых отличностей» суетного света.

После этого будущего брата все ближе и ближе подводили к священному средоточию ложи, к свету, озарявшему все деяния вольных каменщиков и проникавшему в сердце каждого масона. Однако символическая дистанция между ложей и внешним миром была очень велика, и путь к свету лежал через несколько промежуточных стадий.

В начале вступительной церемонии — так называемого «путешествия» — человек назывался «кандидатом», затем он становился «ищущим», «страждущим», «требующим» и, наконец, «братом». Каждой из этих градаций соответствовало особое пространство. Войдя в темную комнату, «кандидат» нарекался «ищущим»; выйдя оттуда и пройдя через преддверие ложи, он обретал статус «страждущего». Войдя в ложу, «страждущий» три раза обходил ее по кругу, изображая постепенный путь души к добродетели. Потом он подходил к алтарю и приносил клятву. Но и тогда на его глазах оставалась повязка, а сам он стоял в стороне от прочих братьев. Чтобы войти в их число, он должен был увидеть свет, но и это ему позволялось сделать лишь постепенно. Сначала «страждущему» показывали только «слабый свет»: ему развязывали глаза и ставили перед алтарем, на котором горела всего одна свеча. Затем ему снова надевали повязку, зажигали сразу много свечей, повязку снимали, и «страждущему» наконец открывался «полный свет». На этом завершался обряд посвящения, и человек, преодолевший «естественную ... слепоту и невежество», становился полноценным членом просвещенного масонского братства, «которое известно по добродетели, дружбе, верности и честности»32.

Действительно, братские узы вольных каменщиков скреплялись взаимными обязательствами. Каждый масон, где бы он ни находился, согласно «священному закону», мог рассчитывать в случае нужды на помощь собратьев по ордену. Пройдя обряд посвящения, новоиспеченный масон сразу же становился полноправным звеном в «цепи соединенных сердец»; все вольные каменщики были связаны в «священный узел», вне зависимости от национальности, конфессиональной принадлежности или общественного положения33.

Концепция масонской ложи как «храма истины» соответствовала, вообще говоря, общим трансформациям русского социального поля в XVIII веке. Именно в эту эпоху роль «убежища добродетели» стали выполнять относительно замкнутые и малочисленные социальные образования, вроде салона или литературного кружка. Посетители этих салонов и кружков, подчеркивая свое духовное и социальное единство, противопоставляли себя придворным карьеристам-льстецам и великосветским пустомелям, прожигавшим жизнь за карточным столом или в бессмысленной болтовне34. Из этого противопоставления вырастает и свойственная дворянам XVIII века идеализация сельской жизни. К концу века возникают даже представления о нравственном превосходстве неразвращенных и чистых крестьян над порочной и суетной столичной знатью.



1 Лонгинов М.Н. Новиков и московские мартинисты. М., 1867. С. 60.
2 ОР РНБ. Ф. 550. F.III.110. Л. 2 об., 5-5 об., 6 об.
3 Там же. Л. 7 об.
4 Там же. F.III.111. Л. 16.
5 ОР РГБ. Ф. 147. № 123 (М. 1999а). Л. 10-10 об.; ОР РНБ. Ф. 550. F.III.110.
Л. 4.
6 ОР РНБ. Ф. 550. F.III.111. Л. 32.
7 Там же. F.III. 110. Л. 7.
8 ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 206. Л. 2 об.; Иванин Н.С. К истории масонства в России // Русская старина. 1882. Т. 36. № 10. С. 72-73; ОР РНБ. Ф. 550. F.III. 110. Л. 5, 11.
9 ОР РНБ. Ф. 550. F.III.110. Л. 13-13 об., 14.
10 Там же. Л. 7 об. - 8.
11 Там же. F.III. 111. Л. 24.
12 Магазин свободно-каменщической. 1784. Т. 1.4. 1. С. 46, 48—49.
13 ОР РНБ. Ф. 550. F.III. 110. Л. 2. Хотя в данном случае мы опираемся на установления ложи Восходящего солнца, принадлежавшей шведской системе, аналогичные правила существовали в ложах английской, или елагинской, системы. См.: Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг., 1917. С. 12.
14 ОПИ ГИМ. Ф. 398. Д. 16. Л. 20 об.
15 ОР РНБ. Титовское собрание. 4419. Л. 26 об.
16 Речь втораянадесять, о любви братской. Говоренная в некотором христианском обществе в Англии // Московское ежемесячное издание. 1781. Ч. 3. С. 154.
17 L'Adoption ou la maсonnerie des femmes en trois grades n.p., 1775. P. 61. Цит. no: Burke J. M., Jacob M.C. French Freemasonry, Women, and Feminist Scholarship // Journal of Modern History. 1996. Vol. 68. September. P. 536.
18 OP РНБ. Ф. 550. F.III.111. Л. 10 об., 11 об.
19 Иванин H.C. Указ. соч. С. 69; ОР РНБ. Ф. 550. F.III.111. Л. 15 об.-16; F.III.110. Л. 5.
20 ОР РНБ. Ф. 550. F.III.159. Л. 2 об.
21 О масонстве как семиотической системе и о масонском языке см.: Jacob Margaret С. Living the Enlightenment: Freemasonry and Politics in Eighteenth-Century Europe. Oxford, 1991. P. 143—161; Roberts Marie M. Masonics, Metaphor and Misogyny: A Discourse of Marginality? // Languages and Jargons: Contributions to a Social History of Language / Ed. Peter Burke and Roy Porter. Cambridge, 1995. P. 133—154. См. также работу о русской масонской литературе, затрагивающую, в частности, вопрос о масонской семиотике «таинства»: Baehr Stephen L. Paradise Within: The Masonic Component of the Paradise Myth // Idem. The Paradise Myth in I8th-Century Russia: Utopian Patterns in Early Secular Russian literature and Culture Stanford, 1991.
22 OP РГБ. Ф. 14. № 2. Л. 26-28.
23 OP РНБ. Ф. 550. F.III.129. Л. 5 об., 8.
24 OP РГБ. Ф. 14. № 2. Л. 28 об.
25 ЦХИДК. Ф. 1412. Oп. 1. Д. 5300. Л. 10.
26 Отдел рукописей и редких книг Библиотеки РАН (ОРРК БРАН). № 17.16.37. Л. 121—121 об. О масонских песнях см. содержательную работу: Позднеев А.В. Ранние масонские песни // Scando-Slavica. 1962. Vol. 8. С. 26—64.
27 Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр. Н.К. Гарбовского. М., 1994. С. 115. См. классическую работу о переходных обрядах: Gennep Arnold van. The Rites of Passage. Chicago, 1960. [См. перевод — Геннеп Арнольд ван. Обряды перехода / Пер. с фр. Ю. Ивановой, Л. Покровской. М., 2002. — Примеч. ред.]
28 Барское Я.Л. Переписка московских масонов XVIII века. 1780—1792. Пг., 1915. С. 234; Вернадский Г.В. Указ. соч. С. 69, примеч. 3.
29 См.: Серков А.И. Русское масонство. 1731—2000. Энциклопедический словарь. М., 2001. С. 772.
30 Нижеследующий рассказ основан на бумагах ложи Восходящего солнца (ОР РНБ. Ф. 550. F.III.111). Ср. опубликованное описание масонского посвятительного обряда: Из бумаг митрополита Московского Платона. М., 1882. С. 1—27. См. также: Соколовская Т. Обрядность вольных каменщиков // Масонство в его прошлом и настоящем. М., 1991. Т. 2. С. 86—95.
31 ОР РНБ. Ф. 550. Q.III.129. Л. 5.
32 Там же. F.III.111. Л. 4 об.
33 Там же. F.III.110. Л. 7 об.; OPPK БРАН. № 17.16.37. Л. 121 об.
34 См.: Roosevelt P. Life on the Russian Country Estate: A Social and Cultural History. New Haven, 1995.

<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 3163


Возможно, Вам будут интересны эти книги: