Чарлз Райт Миллс.   Властвующая элита

1

Люди, старающиеся найти идеологические оправдания для своих консервативных умонастроений, склонны искать опору для себя и для своих настроений в какой-либо прочной традиции. Они считают себя почему-то обманутыми либерализмом, радикализмом и глашатаями прогресса и пребывают теперь в состоянии известного духовного испуга. Для многих из них идеалом является, по-видимому, общество, изображенное идеологами классического консерватизма.

Консерватизм в его классической форме - это, конечно, приверженность к старине, получившая сознательно выраженную форму, теоретически разработанная, аргументированная и рационализированная. Классический консерватизм непременно включает в себя и идею "прирожденной аристократии". Всем проповедникам освобождения от великих цепей рационализма человеческого мышления приходится раньше или позже стать на необэркианскую точку зрения, берущую под свою защиту традиционную элиту, так как идея существования подобной элиты является в конечном счете главнейшей предпосылкой подлинно консервативной идеологии.

Наиболее откровенные - а потому и наименее успешные - попытки найти (или изобрести) в современной Америке традиционную элиту оказываются на поверку всего лишь благими и голословными уверениями; в качестве орудия познания современной действительности они столь же малопригодны, как и в качестве руководства к практическому политическому действию.

Консерватор, рассказывает нам Рассел Кэрк, убежден, во-первых, что общество управляется "божественным замыслом" и что человек не способен постичь своим разумом великие силы, господствующие над миром. Общественные перемены должны поэтому совершаться медленно, ибо "истинным орудием, на которое следует полагаться в деле осуществления перемен, является провидение", а критерием мудрости государственного деятеля служит "степень его понимания реального направления социальных сил, управляемых провидением". Консерватор, во-вторых, влюблен в "старинный образ жизни с его многообразными и таинственными корнями" - и влюблен в него преимущественно, пожалуй, потому, что считает "традицию и здравое предубеждение" средством обуздания самонадеянной воли и извечных инстинктов человека. И к тому же "общество жаждет руководства", и консерватор считает, в-третьих, что между людьми существуют "естественные различия", создающие естественный порядок деления людей на классы и иерархическую систему распределения власти.

Традиция священна; через нее проявляются замыслы провидения, относящиеся к человеческому обществу, и традиция должна быть поэтому нашим руководителем. Все, что освящено традицией, представляет собой накопленную веками мудрость и, более того - существует по "воле божества".

Нам приходится, естественно, задаться вопросом: как же нам узнать, какие именно традиции являются орудием провидения? Какие именно события и перемены, совершающиеся вокруг нас, соответствуют божественному замыслу? С какого именно момента весьма трезво и сознательно рассчитанные предначертания отцов-основателей стали традиционными и потому священными и нерушимыми? И следует ли нам считать, что общественный уклад в Соединенных Штатах, существовавший до начала прогрессивного движения и до реформ, связанных с "новым курсом", представлял собой нечто близкое тому, что классические консерваторы назвали бы иерархиями и классами, основанными на "естественных различиях"? А если нет, то где же тот образец, который мы обязаны перенять и заботливо внедрять по велению классических консерваторов? И выражают ли те, кто ныне руководит политическими и экономическими институтами США, искомую нами волю провидения? И как нам узнать, выражают они ее или нет?

Консерватор защищает иррациональность традиции и отрицает возможности, заложенные в человеческом разуме; он отрицает правомерность стремления человека обрести власть над своей личной судьбой и коллективно строить свой собственный общественный мир. Как же он может тогда пользоваться разумом как средством понимания традиций и людей и решать, какие перемены ниспосланы провидением и какие навязаны нам злыми силами? Консерватор не в состоянии предложить нам какой-либо разумный руководящий принцип, чтобы разобраться в том, кто из лидеров постигает волю провидения и претворяет ее в жизнь и кто из них является скрытым реформатором и левеллером. Воззрения консерватора не дают нам путеводной нити для определения того, к какому из этих двух естественных разрядов действительно принадлежит тот или иной претендент на руководство обществом.

И все же ответ на эти вопросы, хотя и не всегда ясный, у консерватора всегда имеется: если только мы не разрушим естественный порядок деления общества на классы и естественную иерархию в распределении власти, то у нас будут такие начальники и руководители, которые скажут нам, что является добром и что является злом. Если мы сохраним существующие естественные различия и фактически воскресим прежние естественные различия, то эти вещи будут решаться руководителями. В конечном счете в идейном багаже консерватора классического направления остается один-единственный принцип: принцип радостного и благодарного подчинения руководству некоей группы людей, которую он считает освященной традицией элитой. Если в Америке действительно имелась бы подобная, для всех различимая группа людей, то идеи консерватора были бы ясны хотя бы с точки зрения их социальной привязки. Тогда тоска по классической старине и классической общественной иерархии могла бы найти себе реальный исход. Ибо эти начала были бы в зримой форме воплощены в авторитете какой-то аристократии, и аристократия эта осязательно воспринималась бы как подлинный образец личного поведения и ведения общественных дел.

Именно в данном пункте американские публицисты консервативного направления запутались и пребывают в замешательстве. Их замешательство отчасти объясняется страхом, вызванным тем, что они сталкиваются в Америке с затопляющей все и вся либеральной риторикой; запутались же они главным образом в двух следующих простых фактах, относящихся к американским социальным верхам в целом и к правящим кругам в частности. Эти факты таковы.

Люди, пребывающие в верхах, не подходят под образцы совершенства, выдвинутые консервативной теорией элиты. И у них нет какой-либо идеологии, которая по-настоящему годилась бы для общественных целей.

Крупнейшие богачи Америки всегда отличались самым убогим культурным уровнем: они могли служить образцами лишь в сугубо материальной области, в области наживы и накопления денег. Единственная основа их авторитета - материальный успех. Можно было бы, конечно, предаваться тоске по почтенным семействам прежних времен и их последним гнездам, но эти образы котируются обычно невысоко, так как они относятся скорее к покрытому мишурой прошлому, чем к реальному настоящему. Наряду со старинными богачами, даже оттесняя их на задний план, стоят теперь искусственно создаваемые профессиональные знаменитости, обладающие всеамериканской славой, - и люди эти таковы, что свое культурное убожество и политическую безграмотность они зачастую афишируют и превращают в особое достоинство. Профессиональные знаменитости по самой природе своей - преходящие фигуры, созданные массовыми средствами развлечения и зрелищ, а не деятели, престиж и авторитет которых покоится на воплощаемой ими преемственности традиций. Что же касается богачей новой формации, то техасские мультимиллионеры слишком примитивны, а богачи из мира корпораций слишком скомпрометированы своей причастностью к тому, что мы потом назовем аморальностью в верхах. Главные же администраторы из мира корпораций считают для себя какие бы то ни было идеологии - будь то консервативные или иные - излишней роскошью; к тому же их наймитам предоставляется возможность свободно разглагольствовать на своем либеральном жаргоне - что они и делают, - зачем же им самим утруждать себя защитой всяких там консервативных принципов? Больше того, не является ли, в сущности, одним из непременных условий достижения успеха в американской политической и экономической жизни умение пользоваться - часто пользоваться - либеральной риторикой, составляющей стандартное содержание всяких пристойных и успешных ораторских упражнений?

Не существует, следовательно, никаких высокопоставленных общественных фигур, которых консервативно настроенные исследователи могли бы прославлять как образцы совершенства; нет такой элиты, идеи которой представляли бы собой контраст с либеральной неразберихой, осуждаемой этими учеными, и которая была бы готова и способна усвоить новый консервативный символ веры и пылко стремилась бы к этому. Не было а. Америке и какой-либо докапиталистической элиты или элиты, существовавшей до появления либеральной идеологии, чей образ могли бы рисовать американские консерваторы, хотя бы в порядке нежных воспоминаний. В отличие от европейских авторов они лишены возможности сравнивать рудиментарные - хотя и модифицированные - прослойки феодального общества с вульгарно преуспевающими элементами капиталистического общества.

Следовательно, величайшая проблема, стоящая перед идеологами американского консерватизма, заключается просто в том, чтобы найти такой круг людей, интересам которых служила бы консервативная идеология и которые в свою очередь приняли бы ее. Предпосылкой возникновения европейского классического консерватизма являлся культ старины, существовавший среди таких социальных элементов, унаследованных от допромышленных обществ, как дворянская аристократия, крестьянство и мелкая буржуазия с ее цеховыми пережитками. Все это как раз такие элементы, которых в Америке никогда не было. Ибо в Америке буржуазия с самого начала играла господствующую роль - и в экономике, и в политике, и в сфере распределения общественного престижа. В Америке никогда не было и не может быть консервативной идеологии классического типа.

Высокопоставленные и могущественные круги в Америке не пропагандируют никаких ясно выраженных консервативных идей и фактически питают отвращение к консервативной фразеологии. Если можно, вообще говоря, отыскать основную установку современных идеологов консерватизма, то она сводится к стремлению упразднить политические институты как независимую сферу гражданского волеизъявления во имя деспотического, ничем не сдерживаемого господства крупнокапиталистических корпораций и их руководящего персонала. У них нет связи с теми источниками современной консервативной мысли, с которыми многим мыслящим американцам так хотелось бы связать их. Что же касается идеологии, которую американская элита сочла действительно созвучной своим умонастроениям, то она исходит не от Бэрка и не от Локка, - она исходит от Горация Олджера. В своей честолюбивой борьбе за захват командных позиций американская элита черпала вдохновение в таких простых правилах, как "действуй и побеждай", "дерись и добивайся удачи". Сознание своей небывалой власти не было развито ею в какую-либо сознательную идеологию. Ей не пришлось столкнуться с оппозицией, опирающейся на идеи, находящиеся в резком противоречии с либеральной риторикой, которую она тоже, как и все, использует как набор стандартных фраз в своих выступлениях перед широкой публикой.

Вот почему консервативные писатели 40-х и 50-х годов еще меньше, чем писатели радикального направления 30-х годов, находятся в реальном соприкосновении с лидерами или творцами той политики, которую они хотели бы направлять или обосновать. Всякая потребность в "идеологии", испытываемая правыми и центристскими элементами американского общества, вполне удовлетворяется обычной продукцией массовых средств общения - а продукцию эту можно заказывать. Обладающая богатством и властью элита не ощущает сейчас потребности в какой-либо идеологии, и меньше всего в идеологии классического консерватизма.

Это, впрочем, не мешает кой-кому проявлять особое усердие и выступать в защиту американской элиты и высших классов вообще и всей системы, в рамках которой они преуспевают. Правда, среди авторов, не принадлежащих к наемным публицистам или академическим поденщикам, это занятие не пользуется уже такой популярностью, как раньше. Но зато авторы, принадлежащие к этим разрядам, сразу же ухватываются за малейший повод, чтобы развивать подобные идеи. Помимо личного рвения, их воодушевляет то, что всякие рассуждения об опекунской миссии Америки в отношении других народов все еще встречают благоприятный отклик, особенно среди руководящих администраторов из мира корпораций, - и каждую неделю нам обстоятельно доказывают при помощи анкетных опросов и диаграмм, что американская экономика - лучшая в мире. Такая форма обнаженной защиты не устраивает, однако, тех, кто стремится к классическому консерватизму, ибо, для того чтобы возыметь свое действие на американскую публику, подобная защита должна изображать элиту, как динамичную и, стало быть, чуждую традиции силу. Капиталистическая элита (в отличие от докапиталистической) должна всегда изображаться как группа людей, самостоятельно прокладывающих себе дорогу в жизни, взрывавших традиции, чтобы пробиться в верхи посредством чисто личных свершений.

<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 2958


Возможно, Вам будут интересны эти книги: